Арвеарт. Верона и Лээст. Том I - Лааль Джандосова

– На землю они не спускаются, но там у нас есть, в Академии, их портреты в центральном холле. В принципе можно составить какое-то представление…

– Что значит – «составить какое-то»? Портреты не лучшего качества?

– Нет, – прояснила Джина, – качество безукоризненное, но они там представлены в шлемах и забрала у них опущены.

– И фигуры у всех одинаковые?

– Да, у них всё одинаковое. И фигуры, и фреззды со шлемами.

– А что является «фрезздами»?

– Это такие туники. И ещё у них есть эртафраззы. Это плащи до пола, без пуговиц, но с застёжками.

Верона представила Джона облачённым в нечто подобное и, рассмеявшись, спросила:

– Это – как у Дарт Вейдера?! А мечи у них тоже имеются?! Обычные или лазерные?!

Джина воскликнула в ужасе:

– Сейчас нас разложат на атомы!

– Кто из них непосредственно?! Старший Куратор Коаскиерса?! Представляешь, какая сенсация! «Эрвеартвеарон Терстдаран самолично дезинтегрировал студентку пятого курса…»

– Прекрати! – закричала Джина. – Подобное оскорбительно!

– Подобное просто глупо! Вас всех тут так прозомбировали, что вы не видите главного! «Создатели»! «Величайшие»! Пора уже с этим заканчивать!

Джина зажмурилась в ужасе, а Верона – разгорячённая – продолжила в резкой тональности:

– Если любишь, пойди объяснись с ним! Посмотри на его реакцию. Попроси его сделать что-нибудь! Предложи ему выпить кофе! Предложи ему съесть пирожное! Предложи смотаться в Ирландию! Я знаю, что он не откажется! Их тошнит от всех этих почестей! От всех этих преклонений! Любого бы затошнило! Ничего у них не получится, никакая цивилизация, пока вы тут все пресмыкаетесь как ничтожные пресмыкающиеся!

– А мы и есть пресмыкающиеся, – прошептала Джина с отчаянием. – Мы для них – инфузории.

– Ну нет! – возразила Верона. – Мы для них – не инфузории! Не ходя далеко за примерами, мы – равные им по сути особи женского пола, способные на зачатие! Эксперимент не окончен! Джина, слушай внимательно!..

– Нет! – закричала Джина и закрыла уши ладонями.

– Ну ладно, – сказала Верона. – Я объясню, как получится. Ты изучала генетику? Генетически мы подготовлены. В нас заложена их информация. Проблема – как ею воспользоваться. Здесь нужен скачок в развитии и, чтобы его спровоцировать, возникает потребность в факторе. И любовь как подобный фактор идеальна в любом отношении. Если смотреть фактически, ты находишься в том состоянии, когда в тебе происходит масса особых реакций, изменяющих состояние и твоих нейронных рецепторов, и гликально-липидных ансамблей, и в первую очередь – матрикса. Значит, они влияют, на молекулярном уровне, на все основные рецепторы, принимающие участие в физическом обеспечении свойственных им способностей… к трансгрессии, к телепатии, к изменению свойств материи. И чем больше ты его любишь, тем больше в тебе реакций. Любовь – как апгрейд, понятно? Однажды ты с ним сравняешься.

– Бред… – прошептала Джина. – Ты должна просить о прощении… Ты должна просить о помиловании…

Верона, прервав её жестом, встала, одёрнула курточку и произнесла с улыбкой:

– Я попрошу, пожалуй, о частной аудиенции. Ты посиди подумай, а я тут пройдусь немного. Экдор Эртебран сказал нам, что это не возбраняется…

Джина, почти лишившись своих речевых способностей, проследила, дрожа всем телом, как Верона уходит по палубе – не в сторону бака Парусника, а к корме – в обратную сторону, а затем, напрягая зрение, обернулась на Лээста с Джошуа. «Надо пойти и сказать им. Они ничего не заметили. Хотя уже поздно, наверное. Её теперь дезинтегрируют. Теперь ничего не поделаешь…»

IV

Верона прошла вдоль борта, поднялась по трапу с перилами, плохо себе представляя, что за всем этим последует, и замерла – потрясённая. Перед ней, в своём полном обличии, предстала команда Парусника – тринадцать фигур – высоких, в эртафраззах и в шлемах с забралами, на что она, тихо ахнув, застыла в полнейшей растерянности, а эртаоны молча, совершенно синхронным образом, поклонились, медленно выпрямились и снова пропали из видимости – все, за одним исключением. Тот, что стоял по центру, остался стоять на палубе. Верона, скорей механически, присела в ответном книксене – запоздалом в какой-то степени, и прошептала: «Простите меня…» – ощущая себя инфузорией – крошечной и беспомощной – под стократным увеличением. Эртаон приподнял забрало и с улыбкой сказал:

– Ну здравствуйте! Я вас заждался, фройляйн! Не желаете выпить шампанского?!

На фальшбортах по нижнему уровню вдруг засияли фонарики. Лээст, увидев сразу, что Джина сидит в одиночестве, посмотрел на альтернативщиков – тех, что держались группами, встал и сказал Маклохлану:

– Оставайся на месте, пожалуйста.

«Проклятье!..» – подумал Джошуа, узрев как проректор решительно, после расспросов Джины, идёт на корму трёхмачтовика, всё ещё затемнённую, быстро взбегает по трапу и исчезает за парусом. Сам Лээст, в душе понимавший, по каким примерно причинам Верона, оставив Джину, оказалась на верхней палубе, увидел совсем иное – вопреки своим ожиданиям. Верона была не одна там. Она находилась в компании эртаона второго уровня и плакала, громко всхлипывая, а эртаон утешал её. Эртебран, потрясённый увиденным, просто застыл на месте и услышал секундой позже:

– Малышка, ну всё, успокаивайся. Экдор Эртебран подошёл к нам. Мне нужно с ним поздороваться.

«Бог мой, – подумал Лээст, – так это – Джон, получается…» Верона ступила в сторону, растирая слёзы ладонями, а Джон, со словами: «Пожалуйста, экдор Эртебран, без формальностей!» – успел подойти к проректору и предупредить приветствие:

– Простых поклонов достаточно! – добавил он в пояснение и поклонился первым, не ломая каноны с нормами, а распределяя позиции – как раз в соответствии с этикой.

Поклонившись ответным образом, Эртебран произнёс: «Простите меня. Великий Экдор, вы знаете… вы позволите мне спросить у вас?»

– Да, – сказал Джон, – конечно же! – и минуты четыре примерно делился с экдором проректором существенной информацией, но не вслух, а мысленным образом.

Пока они разговаривали, Верона, глядя на море, что мерцало лунными бликами, подумала: «Что я испытываю? Я успела влюбиться в Лээста, а Джон… я не знаю… я чувствую, что он мне – как брат скорее. Я буду с ним счастлива в будущем? Сомневаюсь, с таким отношением…»

Лээст и Джон тем временем завершили своё общение двумя коротими фразами, что были уже озвучены:

– Надеюсь, – сказал проректор. – Вам известна моя позиция.

– Экдор Эртебран, поверьте, вам не о чем беспокоиться!

На этом они простились – теперь уже не поклонами, а крепким рукопожатием. Лээст сошёл по трапу, быстро дошёл до Джины, что буквально тряслась от ужаса, успокоил её по возможности, а затем направился к Джошуа, курившему в ожидании.

– Всё в порядке, – сказал он, приблизившись. – Пошли посидим с семикурсниками.

Свежий ветер усилился. Джон, возвратившись к Вероне, снял с себя шлем с эртафраззом и положил их на палубу, после чего улыбнулся и спросил:

– Ну что, инфузория? Больше уже не сердишься? Скажешь мне что-нибудь ласковое?

Верона – померкшим взглядом – посмотрела сперва в лицо его – мужественное – прекрасное, но лишённое той притягательности, что отличала проректорское, затем посмотрела на руки, украшенные браслетами, кинула взгляд на пояс – широкий, блестящий, с ножнами, и наконец ответила:

– Нет, экдор, я не думаю. И, кроме того, я не думаю, что с вами я буду счастлива, как вы на это рассчитываете.

Джон покивал с согласием:

– Ты знаешь, на что я рассчитываю? Ты можешь сказать заранее? Определиться с будущим, ещё не прожив настоящее?

Ветер стих до умеренного. Верона, резким движением, опять повернулась к морю и, сжав ладонями планшир, просто сказала мысленно:

– Джон, прошу вас, простите меня. Ведь вы же всё понимаете. Вы знаете, что я чувствую. Мне имеет смысл оправдываться?

Джон приблизился к ней вплотную и произнёс: «Я ждал тебя. Ждал твоего рождения. Ждал его тысячелетиями, и ждал этой встречи… сегодняшней… чтобы сказать тебе главное. А что до того, что ты чувствуешь… твоё ко мне отношение… я это всё контролирую. Вынужден контролировать, иначе ты можешь не справиться. Так же, как в случае с Лээстом… Маклохлан не преувеличивал».

– Не верю, – сказала Верона.

– Не веришь? Хочешь проверить? Хорошо. Повернись, пожалуйста.

Она повернулась медленно. В следующую секунду её сердце запнулось, дрогнув. Тошнота подкатила к горлу – страшная – обволакивающая. В глазах замелькали пятна – зелёные и оранжевые, а палуба под ногами закачалась и стала проваливаться. Джон – прекрасный – немыслимо – до слёз, до потери сознания, до остановки дыхания – до осознания истины – той, что теперь обрушивалась – подминала её сознание, подхватил её тело – безвольное, и стал покрывать поцелуями лицо её – запрокинувшееся, и шею – тёплую, тонкую, наслаждаясь её состоянием этих первых секунд любви к нему.